Читаем ONLINE. Дивергент: глава XГлава 36

Вероника Рот «Избранная»: Эксмо; Москва 2012

Оригинальное название: Veronica Roth «Divergent» 2011

ISBN: 978-5-699-58606-6

Перевод: А. Киланова

Меня преследуют три солдата  лихача. Они бегут в унисон, их шаги эхом разлетаются по переулку. Один из них стреляет, и я падаю, обдирая руки об асфальт. Пуля попадает в кирпичную стену справа от меня, и осколки кирпича разлетаются во все стороны. Я ныряю за угол и взвожу курок.

«Они убили мою мать». Я навожу пистолет в переулок и стреляю вслепую. На самом деле это были не они, но это ничего не значит… не может значить и, подобно самой смерти, не может быть реальным в это мгновение.

Остался всего один враг. Я держу пистолет обеими руками и стою в конце переулка, целясь в солдата  лихача. Палец давит на спуск, но недостаточно сильно, чтобы выстрелить. Ко мне бежит не мужчина, а мальчик. Лохматый мальчик со складкой между бровей.

Уилл. С тусклым и бессмысленным взглядом, но все же Уилл. Он останавливается и, подобно мне, расставляет ноги и прицеливается. В то же мгновение я слышу лязг затвора, досылающего патрон, вижу его палец, готовый спустить курок, и стреляю. Зажмурившись. Задыхаясь.

Пуля попадает ему в голову. Я знаю это, потому что целилась именно туда.

Я поворачиваюсь, не открывая глаз, и, спотыкаясь, бреду прочь. Норт и Фэрфилд. Я смотрю на адресную табличку, чтобы понять, где нахожусь, но не могу ее прочитать: перед глазами все расплывается. Я несколько раз моргаю. От меня всего несколько ярдов до здания с остатками моей семьи.

Я опускаюсь на колени у двери. Тобиас назвал бы меня глупой за то, что я нашумела. Шум может привлечь солдат  лихачей.

Я прижимаюсь лбом к стене и кричу. Через несколько секунд я зажимаю рот ладонью, чтобы приглушить звук, и издаю еще один вопль, переходящий в рыдание. Пистолет с грохотом падает на землю. Я не перестаю видеть Уилла.

Он улыбается в моих воспоминаниях. Вздернутая губа. Ровные зубы. Свет в глазах. Смеющийся, поддразнивающий, более живой в моей памяти, чем я – в реальности. Или я, или он. Я выбрала себя. Но умерла вместе с ним.

Я стучу в дверь: два раза, затем три, затем шесть, как учила мать.

Я вытираю слезы с лица. Мы с отцом встретимся впервые с тех пор, как я его покинула, и я не хочу, чтобы он видел меня рыдающей, в полуобмороке.

Дверь открывает Калеб. При виде брата я впадаю в оцепенение. Он несколько секунд смотрит на меня и затем заключает в объятия, задев рану на плече. Я прикусываю губу, чтобы не закричать, но сдержать стон не удается, и Калеб отшатывается.

–  Беатрис. О боже, тебя ранили?

–  Давай зайдем в дом,  – тихо говорю я.

Он проводит большим пальцем под глазами, ловя влагу. Дверь захлопывается за нами.

Комната освещена тускло, но я вижу знакомые лица бывших соседей и одноклассников, товарищей отца по работе. Отца, смотрящего так, словно у меня выросла вторая голова. Маркуса. При виде него меня скручивает боль… Тобиас…

Нет. Я не стану это делать, не стану думать о нем.

–  Откуда тебе известно о нашем укрытии?  – спрашивает Калеб.  – Мама нашла тебя?

Я киваю. Думать о маме тоже не хочется.

–  Плечо,  – говорю я.

Теперь, в безопасности, адреналин, приведший меня сюда, распадается, и боль становится сильнее. Я опускаюсь на колени. Вода течет с моей одежды на бетонный пол. Из груди отчаянно рвется всхлип, и я, давясь, глотаю его.

Женщина по имени Тесса, жившая на нашей улице, раскатывает тюфяк. Она была замужем за членом совета, но я не вижу его. Вероятно, он мертв.

Кто  то переносит лампу из одного угла в другой, чтобы у нас был свет. Калеб достает аптечку, а Сьюзен приносит бутылку воды. Нет лучшего места для нуждающихся в помощи, чем полная комната членов Альтруизма. Я смотрю на Калеба. Он снова в сером. Наша встреча в лагере Эрудиции теперь кажется сном.

Отец подходит ко мне, кладет мою руку себе на плечи и помогает пересечь комнату.

–  Почему ты мокрая?  – спрашивает Калеб.

–  Меня пытались утопить. Как ты здесь оказался?

–  Я сделал, как ты велела… как мама велела. Исследовал симуляционную сыворотку и обнаружил, что Жанин работала над сывороточными передатчиками дальнего действия, чтобы сигнал распространялся на большее расстояние, а это привело меня к информации об Эрудиции и Лихости… в общем, узнав, что происходит, я провалил инициацию. Я предупредил бы тебя, но было уже слишком поздно. Теперь я бесфракционник.

–  Ничего подобного,  – жестко возражает отец.  – Ты с нами.

Я опускаюсь на колени на тюфяк, и Калеб срезает медицинскими ножницами лоскут рубашки с моего плеча. Он отлепляет квадрат ткани, обнажая сначала татуировку Альтруизма на моем правом плече, затем трех птиц на ключице. Калеб и отец смотрят на мои татуировки одинаково зачарованно и возмущенно, но ничего не говорят.

Я лежу на животе. Калеб сжимает мою ладонь, пока отец достает антисептик из аптечки.

–  Ты когда  нибудь вынимал пулю из живого человека?  – спрашиваю я с нервным смешком.

–  Ты многого не знаешь обо мне,  – отвечает он.

Я многого не знаю об обоих своих родителях. Я думаю о маминой татуировке и прикусываю губу.

–  Будет больно,  – предупреждает он.

Я не вижу, как входит нож, но чувствую его. Боль разливается по телу, и я ору, сжав зубы и стиснув руку Калеба. Сквозь крик я слышу, как отец просит меня расслабить спину. Из уголков глаз текут слезы, и я повинуюсь. Боль начинается снова, я чувствую, как нож ходит под кожей, и не перестаю кричать.

–  Достал,  – говорит он и швыряет что  то на пол со звоном.

Калеб смотрит на отца, затем на меня и смеется. Я так долго не слышала его смеха, что на глаза наворачиваются слезы.

–  Что смешного?  – Я хлюпаю носом.

–  Вот уж не думал, что снова увижу нас вместе,  – отвечает он.

Отец протирает кожу вокруг раны чем  то холодным.

–  Пора зашивать,  – сообщает он.

Я киваю. Он вдевает нить в иглу, как будто проделывал это тысячу раз.

–  Раз,  – произносит он,  – два, три…

На этот раз я стискиваю зубы и молчу. Из всей боли, которая выпала мне сегодня – боли оттого, что меня подстрелили, оттого, что я едва не утонула, оттого, что из меня вытащили пулю, боли обретения и утраты матери и Тобиаса,  – эту легче всего вынести.

Отец заканчивает зашивать рану, перерезает нить и закрывает шов бинтом. Калеб помогает мне сесть, разделяет подолы двух своих футболок, стягивает через голову ту, что с длинными рукавами, и отдает мне.

Отец помогает продеть правую руку в рукав футболки, и я натягиваю остальное через голову. Футболка мешковатая и пахнет свежестью, пахнет Калебом.

–  Итак,  – тихо произносит отец.  – Где твоя мать?

Я опускаю глаза. Мне не хочется сообщать эту новость.

Не хочется, чтобы эта новость вообще была.

–  Ее больше нет,  – отвечаю я.  – Она спасла меня.

Калеб закрывает глаза и глубоко вдыхает.

Отец на мгновение кажется yбитым горем, но затем приходит в себя, отводит влажные глаза и кивает.

–  Хорошо,  – напряженно произносит он.  – Хорошая смерть.

Если я заговорю сейчас, то сорвусь, а я не могу себе этого позволить. Так что я просто киваю.

Эрик назвал самоубийство Ала отважным, но он ошибался. Отважной была смерть моей матери. Я помню, какой спокойной она была, какой решительной. Отвага не только в том, что она умерла ради меня. Отвага в том, что она сделала это без громких слов, без промедления и, очевидно, не ища других вариантов.

Отец помогает мне встать. Пора встретиться с остальными. Мать велела мне спасти их. Поэтому и потому, что я лихачка, теперь возглавить их – мой долг. Не представляю, как справлюсь с этим бременем.

Маркус тоже встает. При виде его я вспоминаю, как он бил меня ремнем по руке, и грудь сжимается от боли.

–  Здесь мы в безопасности только на время,  – наконец говорит Маркус.  – Нужно выбраться из города. Самое разумное – отправиться в лагерь Товарищества в надежде, что нас примут. Тебе что  нибудь известно о стратегии лихачей, Беатрис? Они приостановят войну на ночь?

–  Это не стратегия лихачей. За всем стоят эрудиты. Но это не значит, что они отдают приказания.

–  Не отдают приказания,  – повторяет отец.  – Что ты имеешь в виду?

–  Я имею в виду, что девяносто процентов лихачей превратились в сомнамбул. Они находятся в симуляции и понятия не имеют, что делают. Единственная причина, по которой я не такая же, как они,  – это то, что я…  – Я спотыкаюсь на этом слове.  – Контроль сознания не действует на меня.

–  Контроль сознания? Так они не знают, что убивают людей?  – Глаза отца широко распахнуты.

–  Нет.

–  Это… ужасно.  – Маркус качает головой. Его сочувственный тон кажется мне наигранным.  – Проснуться и понять, что натворил…

В комнате становится тихо; наверное, все альтруисты воображают себя на месте солдат  лихачей, и тогда я наконец понимаю.

–  Мы должны разбудить их.

–  Что?  – переспрашивает Маркус.

–  Если мы разбудим лихачей, они, вероятно, взбунтуются, когда поймут, что происходит,  – объясняю я.  – Эрудиты останутся без армии. Альтруисты перестанут умирать. Все кончится.

–  Все не так просто,  – возражает отец.  – Даже без помощи лихачей эрудиты найдут способ…

–  И как нам их разбудить?  – спрашивает Маркус.

–  Мы найдем компьютеры, которые контролируют симуляцию, и уничтожим данные,  – отвечаю я.  – Программу. Всё.

–  Легче сказать, чем сделать,  – замечает Калеб.  – Они могут быть повсюду. Нельзя так просто заявиться в лагерь Эрудиции и вынюхивать.

–  Они…

Я хмурюсь. Жанин. Жанин разговаривала о чем  то важном, когда мы с Тобиасом вошли в ее кабинет, достаточно важном, чтобы бросить трубку. «Ее нельзя оставлять без присмотра». И потом, когда отсылала Тобиаса: «Отправьте его в диспетчерскую». Диспетчерская, где работал Тобиас. С мониторами системы безопасности Лихости. И компьютерами Лихости.

–  Они в штаб  квартире Лихости,  – говорю я.  – Все сходится. Там хранятся все данные о лихачах, так почему бы не контролировать их оттуда?

Я краешком сознания замечаю, что сказала «их». Формально со вчерашнего дня я считаюсь лихачкой, но не чувствую себя таковой. Но я и не альтруистка.

Наверное, я та, кем была всегда. Не лихачка, не альтруистка, не бесфракционница. Дивергент.

–  Уверена?  – спрашивает отец.

–  Это обоснованная догадка,  – отвечаю я,  – и лучшей гипотезы у меня нет.

–  Тогда надо решить, кто пойдет, а кто отправится в Товарищество,  – произносит он.  – Какая помощь тебе нужна, Беатрис?

Вопрос поражает меня, как и выражение его лица. Он смотрит на меня как на ровню. Говорит со мной как с ровней. Или он признал, что я стала взрослой, или признал, что я больше не его дочь. Последнее более вероятно и более мучительно.

–  Любой, кто умеет и готов стрелять,  – отвечаю я,  – и не боится высоты.

Продолжение следует…

Вероника Рот «Избранная»: Эксмо; Москва 2012

Оригинальное название: Veronica Roth «Divergent» 2011

ISBN: 978-5-699-58606-6

Перевод: А. Киланова

Предыдущие и последующие главы можете прочесть здесь <——

–  Любой, кто умеет и готов стрелять,  – отвечаю я,  – и не боится высоты.